На самом же деле психологический портрет тургеневской девушки выглядит так (Вера – это первая жена Скрябина):
«Отношения их сложились так, что Александр Николаевич жил своей жизнью, но ничего не скрывал от Веры. О каждом своем легком увлечении он сообщал во всех подробностях Жуче. Александр Николаевич звал Веру Жучей (от Жучка, из-за очень черных и блестящих волос ее). Вера очень перестрадывала все это, но как-то безответно относилась, как бы считая своим долгом все принимать и терпеть как необходимое и нужное для развития таланта Александра Николаевича. Она считала своим долгом дать ему свободу. О своем духовном мире, свои мысли и чаяния Александр Николаевич, конечно, также сообщал Вере, но тут он не встречал ни того понимания, ни той экспансивности и энтузиазма, которые ему были так нужны. Вера сама это чувствовала и сама иронизировала над собой, над своей, как она говорила, «тупостью».
Необразованная, забитая, ежегодно рожающая, в одном и том же помятом платье (лишь бы мужу на модный сюртук денег хватило), вынужденная слушать, как муж блядует с другими, и «понимать» его, и – что самое поразительное и, наверное, самое характерное и все объясняющее в этой ситуации, – та баба, которая все вышеприведенное пишет – тоже на стороне Александра Николаевича, ведь он же гений.
Наш отечественный гребаный культ гениальности – это, конечно, тема для Льва Толстого. Если искать причины, так сказать, исторической волатильности социальных представлений нашего общества о морали – то культ гения займет там почетное место. Как говорила моя мама, когда дочка ее подруги вышла замуж за какого-то «простого инженера» – «Он парень-то хороший, но в нем романтичности не хватает».
«Отношения их сложились так, что Александр Николаевич жил своей жизнью, но ничего не скрывал от Веры. О каждом своем легком увлечении он сообщал во всех подробностях Жуче. Александр Николаевич звал Веру Жучей (от Жучка, из-за очень черных и блестящих волос ее). Вера очень перестрадывала все это, но как-то безответно относилась, как бы считая своим долгом все принимать и терпеть как необходимое и нужное для развития таланта Александра Николаевича. Она считала своим долгом дать ему свободу. О своем духовном мире, свои мысли и чаяния Александр Николаевич, конечно, также сообщал Вере, но тут он не встречал ни того понимания, ни той экспансивности и энтузиазма, которые ему были так нужны. Вера сама это чувствовала и сама иронизировала над собой, над своей, как она говорила, «тупостью».
Необразованная, забитая, ежегодно рожающая, в одном и том же помятом платье (лишь бы мужу на модный сюртук денег хватило), вынужденная слушать, как муж блядует с другими, и «понимать» его, и – что самое поразительное и, наверное, самое характерное и все объясняющее в этой ситуации, – та баба, которая все вышеприведенное пишет – тоже на стороне Александра Николаевича, ведь он же гений.
Наш отечественный гребаный культ гениальности – это, конечно, тема для Льва Толстого. Если искать причины, так сказать, исторической волатильности социальных представлений нашего общества о морали – то культ гения займет там почетное место. Как говорила моя мама, когда дочка ее подруги вышла замуж за какого-то «простого инженера» – «Он парень-то хороший, но в нем романтичности не хватает».