Лев Васильевич Пирогов написал отличный текст про Чехова (вот, кстати, уважаю человека, меня, хоть я его и на целый год старше, по имени-отчеству зовут только студенты, а его – все, умеет он себя поставить). Так вот, там он проводит одну очень верную мысль о том, что Чехов был не интеллигент, а интеллектуал (это я на свой язык перевожу, у него все тоньше). То есть, Чехов свой ум и талант применял не в этической плоскости (типа – раз я умный человек, то должон быть за все хорошее), а в аналитической (раз я умный человек –то должен понять, как все устроено, и рассказать другим, чтобы не дурили).
Вот этого Чехову вся наша последующая интеллигенция, во главе с Ахматовой и заключая Холмогорием, простить не может. Вот это она принимает за «русофобию» или там «демшизу».
Чехов – человек, который построил дом для жилья в парадигме, в которой дома строятся для чего угодно - для статуса, для понтов, для «красоты», для «сочувствия», - но только не для жилья. И поэтому наша интеллигенция, войдя в этот дом, сразу увидела причины для претензий.
«Э, але, чей-то у вас вместо красного угла умывальник? Вы что же, против русской души?
«Э, але, а чей-то тут в подвале вместо странноприимной комнаты – бойлерная? Вы что же, хотите, чтобы нищие умирали зимой на улице?»
«Э, але, а чейта у вас вместо печки батарея? Вы что же, не русской?»
Лев Васильевич Пирогов (вот все-таки уважаю человека, умеет себя поставить) пишет, что Чехов в этом смысл модернист, и он совершенно прав. Идея модернизма, ежели отбросить всю шелуху, состояла в том, что искусство должно не изменять мир, не насаждать в мире пафос, – а по мере сил этот мир описывать так, чтобы выделить в нем главное, умопостижимое, и притом – описывать законными, рационально выводимыми, исторически обусловленными и логически доказываемыми средствами, а все остальное завернуть и отправить в публичные библиотеки для чтения юным трепетным барышням. (Недаром Шенберг считал себя прямым, логическим, рациональным наследником Баха и Брамса).
Модернизм – это приведение искусства на один горизонт с нуждами частного человека. Человека, для которого важнее идей, важнее геополитики, важнее теургии, софии и духовности, - понимание того, какую квадратную площадь он занимает в мире и что из этого вытекает. Не много ли он места занял? Не мешает ли другим? А если мешает – то он ли в этом виноват, или те, другие, которые жопу слишком большую наели? И если это те, другие, слишком большую жопу наели – то не посоветовать ли им заняться фитнесом, вместо того чтобы, по древлей традиции, чувствовать свою вину перед ними и каяться? А если все-таки это у меня слишком большая жопа – то не заняться ли фитнесом мне, вместо того, чтобы, опять-таки, каяться за свою толстую жопу?
То есть, идея модернизма состояла в том, что искусство должно знать свое место и занимать строго свое место. Не претендуя на то, чтобы управлять государствами. Место это, предполагал модернизм, можно было рассчитать рациональными аргументами (отсюда потом вырос, собственно, рыночный подход к искусству).
Вот этого принципиального рационализма, в полной мере присутствующего у Чехова, Чехову и не простили. И не прощают до сих пор.
«Этот человек написал, что все люди плохие и мелкие, и при этом не удосужился даже сообщить, что красота спасет мир! Он ненавидит мир! Он ненавидит русских людей! А на Западе его любят именно оттого, что он русофоб!»
То есть, вся наша здешняя ненависть к Чехову берется чисто и исключительно оттого, что люди плохо знакомы с теорией литературы. Они не понимают метода. Из-за этого им кажется, что Чехов плюнул в душу лично им. Как Малевич черным квадратом, как Шенберг своими песьими завываниями вместо музыки. Специально, сволочи, все это делали, чтобы только простому человеку плохо было.
Модернизм предполагает, что искусство существует не для людей, а для
того, чтобы оставаться искусством: то есть, по Гегелю, развертыванием истины. А истина на то и истина, что она, ежели желает остаться истиной, должна уметь плевать на сиюминутные чаяния человека.
Люди, разумеется, такого пренебрежения к себе не прощают.
Вот этого Чехову вся наша последующая интеллигенция, во главе с Ахматовой и заключая Холмогорием, простить не может. Вот это она принимает за «русофобию» или там «демшизу».
Чехов – человек, который построил дом для жилья в парадигме, в которой дома строятся для чего угодно - для статуса, для понтов, для «красоты», для «сочувствия», - но только не для жилья. И поэтому наша интеллигенция, войдя в этот дом, сразу увидела причины для претензий.
«Э, але, чей-то у вас вместо красного угла умывальник? Вы что же, против русской души?
«Э, але, а чей-то тут в подвале вместо странноприимной комнаты – бойлерная? Вы что же, хотите, чтобы нищие умирали зимой на улице?»
«Э, але, а чейта у вас вместо печки батарея? Вы что же, не русской?»
Лев Васильевич Пирогов (вот все-таки уважаю человека, умеет себя поставить) пишет, что Чехов в этом смысл модернист, и он совершенно прав. Идея модернизма, ежели отбросить всю шелуху, состояла в том, что искусство должно не изменять мир, не насаждать в мире пафос, – а по мере сил этот мир описывать так, чтобы выделить в нем главное, умопостижимое, и притом – описывать законными, рационально выводимыми, исторически обусловленными и логически доказываемыми средствами, а все остальное завернуть и отправить в публичные библиотеки для чтения юным трепетным барышням. (Недаром Шенберг считал себя прямым, логическим, рациональным наследником Баха и Брамса).
Модернизм – это приведение искусства на один горизонт с нуждами частного человека. Человека, для которого важнее идей, важнее геополитики, важнее теургии, софии и духовности, - понимание того, какую квадратную площадь он занимает в мире и что из этого вытекает. Не много ли он места занял? Не мешает ли другим? А если мешает – то он ли в этом виноват, или те, другие, которые жопу слишком большую наели? И если это те, другие, слишком большую жопу наели – то не посоветовать ли им заняться фитнесом, вместо того чтобы, по древлей традиции, чувствовать свою вину перед ними и каяться? А если все-таки это у меня слишком большая жопа – то не заняться ли фитнесом мне, вместо того, чтобы, опять-таки, каяться за свою толстую жопу?
То есть, идея модернизма состояла в том, что искусство должно знать свое место и занимать строго свое место. Не претендуя на то, чтобы управлять государствами. Место это, предполагал модернизм, можно было рассчитать рациональными аргументами (отсюда потом вырос, собственно, рыночный подход к искусству).
Вот этого принципиального рационализма, в полной мере присутствующего у Чехова, Чехову и не простили. И не прощают до сих пор.
«Этот человек написал, что все люди плохие и мелкие, и при этом не удосужился даже сообщить, что красота спасет мир! Он ненавидит мир! Он ненавидит русских людей! А на Западе его любят именно оттого, что он русофоб!»
То есть, вся наша здешняя ненависть к Чехову берется чисто и исключительно оттого, что люди плохо знакомы с теорией литературы. Они не понимают метода. Из-за этого им кажется, что Чехов плюнул в душу лично им. Как Малевич черным квадратом, как Шенберг своими песьими завываниями вместо музыки. Специально, сволочи, все это делали, чтобы только простому человеку плохо было.
Модернизм предполагает, что искусство существует не для людей, а для
того, чтобы оставаться искусством: то есть, по Гегелю, развертыванием истины. А истина на то и истина, что она, ежели желает остаться истиной, должна уметь плевать на сиюминутные чаяния человека.
Люди, разумеется, такого пренебрежения к себе не прощают.