Смысловое обеспечение хип-хопа, как прежде него и регги, создал один очень характерный процесс: а именно процесс вписывания неграми самих себя в дискурс белого христианского человека. То есть, идея состоит в том, что черный человек надевает на себя систему ценностей, в которой оппозиция «белое-черное» уже очень жестко – и совсем не в пользу черного человека – нравственно и эстетически расписана. Черное – значит плохое. Что тут делать черному человеку? разумеется, переписывать христианскую символику под себя. Отсюда рождается черный Христос, отсюда рождается уникальная для, в общем, интегрированной в общую для всех культуру субкультуры ситуация, когда окружающий мир определяется как мир, требующий только косметического, в общем-то, ремонта. То есть, это не та ситуация, когда приверженцы религии мира и добра пытаются, не ассимилируясь, насадить в христианских странах годный и полезный для всех шариат: нет, тут в основе лежит признание того, что основные ценности облекающей хипхапера культуры – они правильные, их просто надо немного подкрасить, а то же эти белые – путаники большие, они все неправильно в свое время поняли. И черный человек берется за баллон с аэрозолем.
Если вы посмотрите на песни хардкорных хип-хоперов, то вы там найдете всю ту же систему ценностей, которая руководит белым сообществом, - то есть признание ценности личного выбора, секулярную в основе своей логику жизни и лишь кое-какие этнографические рюшечки в виде героина, престижности почтенной профессии сутенера и неизбежных сучек. Никакого мало-мальски осмысленного социального протеста, как в случае с панком – точнее сказать, никакого социального протеста вообще там нет: черный человек собирается либо разбогатеть, либо сдохнуть в процессе, точка. Точно так же, как это двести лет назад делали пионеры Дикого Запада. По сути, нынешний хипхапер – это тот же герой фронтира: просто так случилось, что земли, которые Джизус предоставил в пользование ему, заняла какая-то белая сволочь, те же индейцы, фактически. Что тут делать - понятно: сволочь выселить, самим зажить – вот и весь сантимент нынешнего, не озабоченного уже тем, что его в кафе для белых не пускают, черного борца за справедливость.
Однако та неприятность, что нынешние индейцы – они с благородным черным человеком той же веры, и никакого небесного мандата на уничтожение их, как в случае с настоящими индейцами, у черного человека нет, - вызывает серьезную фрустрацию (именно поэтому среди черных так популярно перекрещивание в ислам: ислам это не вера белого западного человека, оттуда можно мочить). То есть, по сути дела, идеологически оригинальный хип-хоп – это попытка черного обрести цельность мировоззрения в патовой ситуации вроде бы своей, но в то же время и чужой идеологии. Каким-то образом извернуться и доказать не то, что белый человек – плохой человек, потому что не знает истину, - а лишь то, что белый человек, хоть и знает истину, но все напутал, что все его ценности на самом деле принадлежат черному человеку, а он их просто спер и под себя перепилил. Именно этим объясняется тот пародийный вид, который имеют, например, клипы хип-хоперов: там та же мечта белого бездельника, только раздутая до размеров фарса. У черного человека в западном мире нет ни национальной одежды (если не считать ею золотые цепи), ни национальных обычаев, так что он не может толком сказать, почему он по отношению к белому – другой. И он бы, может, и рад не говорить, но устоявшаяся парадигма, в которой белое и черное по-прежнему символически окрашены не в его пользу, – она ему не дает об этом забыть. И его национальным нарядом становятся одежды белого человека, доведенные до фарса: штаны с мотней на коленях, бриллиантовые лифчики на сучках, в таком духе. И точно так же идеологическом национальным нарядом его становятся все те же ценности белого христианского мира, которые он просто доводит до масштабов абсурда.
(Кстати, именно это двусмысленное положение хип-хопа не как протеста или альтернативы существующему строю и системе ценностей, а как, скажем так, альтернативного видения мэйнстрима, - обеспечивает тот факт, что международная хип-хоп сцена состоит по большей из лоялистов, которые тянут в песни и клипы национальные флаги, гимны, образы мамы, хаванагилу и прочие инсигнии и символические аргументы существующей власти, этим как бы намекая, что власть все делает правильно, но немного не дожимает: доверили бы дело нам – уж мы бы показали этим космополитам и пидарасам).
То есть, возвращаясь после этой длинной и не очень оригинальной параболы к нашим баранам – принципиальная разница между хип-хопом и кантри (а также русским шансоном) состоит в том, что кантри и русский шансон это песни цельного мировоззрения. Там нет вопроса – прав я или нет? Разумеется, прав, ведь наши деды так жили, и Джизус так заповедал. Поэтому ни в кантри, ни в шансоне нет никакой натужной громкой интонации, с которой не очень умный человек приводит доказательства своей правоты в какой-то двусмысленной ситуации. Ни кантри, ни шансон вообще ничего не доказывают – они излагают существующее положение вещей. Тогда как хип-хоп-нация, прямо по Ренану, занимается ежедневным плебисцитом: твари ли мы дрожащие или право имеем? Конечно, имеем! У нас же стволы! У нас же золотые цепи! У нас же сучки! Йо, братья! Кантри без черного человека спокойно обходится, хип-хоп без белого человека это самоходная печь без дров.
Разница, в общем, между кантри и хип-хопом та же, что и между бухим в сракотан пролетарием средних лет и матерящимся подростком, который расталкивает мир локтями. Оба, в общем, не против существующего режима и оба при этом заметно асоциальны: но подросток чует, что его в этом мире не очень ценят, и суетится, чтобы понять, почему и что делать, в то время как бухой пролетарий думает только о том, есть ли у него деньги на опохмел.